- Три годы не пил с богачами за столом, три годы с родом не гулял, как на ножах был, а сегодня, значит, поеду колядовать? .. Не годится будто так и поеду на злобу увижу, которую то политику мне шурины мудрые с тестем споют? ..
Швея стоял у стола, как тот дружка на свадьбе: шапка загнута набекрень, на усах капли воды, а широкая ладонь руки легла на стол так сильно, что зашаталось свет ночника в доме. Женщина щебетала, радовалась: - Разве ты пропьешь свое старостування? - Осторожно рассмеялась она, расстилая на столе свою девичья терновый платок - Не век же грызться с людьми да комбедов своих защищать ... - Выводила она, конец той платке разглаживая, а на Швачко пристально вглядывалась, думала: "Хоть бы не рассердился! .." И Мусий Швачка смеялся: - О, опять за отцовский землю сожалению пидсокирюеться! Пропало навеки, Марьяна, шесть десятин; приняли ту землю мои комнезамщикы как зубами! А зато никто не гавкнет, никто, что Мусий Швачка неправильную политику делает ... Ну, скажи мне, кто докажет неправильную политику? Слово "политика" поразило Марьяну: это так дразнили в деревне ее мужа, лепил иногда это слово туда, где и не следовало ... Она махнула рукой: - Служил им служил, а благодарность? Врагов нажил пол-села - вот такая заслуга: не бойся, как подыхают я с детьми, когда ты убегал с коммуной, отец, спасибо им, по рядно аж три пуда ржи дали ... - Ого, - засмеялся Мусий, - да такой ласки, провалится она, в цыгана можно доскакать, не то у родного отца! Правда, дочка? - Спросил он в шутку на полу свою Степанидку, дочь старшую. - Правда, - ответила та отцу, на мать взглянув. - Правда, - подхватила Марьяна, - что ты Заречаны очень. - У отца удалась! - Рубанул Швея, а Степанидка на это застеснялась - замолчала. Хотела еще Марьяна сказать мужу о том, что все тучные селе ругают только тех, кому он землю понаризував, а, мол, его, Мусия Политику, сбылся где на перекопских проводах двух пальцев, а когда не пошануеться - председателя одбижить, и не сказала: так хотелось поехать ей родов. - Ты уже хоть там, у отца, перед зятьями, о своей политике не вспоминай, а то еще набьют за здорово живешь, - предостерегла она мужа, а сама, взволнованная, ждала, что он скажет на это. Тогда Мусий протянул на свет ночника свою левую руку, где торчали две маленькие культи из пальцев, и сказал не на шутку твердое слово: - Пусть не забывают, что Политика отбежал под Перекопом два пальца с левой руки, зато права целая, а за стрельбу сам царь Николай медалью выдал! .. "Такие какие мысли чудные верзуться", - подумала. - Чего это ты зашилилася, молчишь? - Спросил Мусий женщину, стьобнувшы резко кнутом лошадь. Опленчакы-сани заточилися под какую леса, лошадь подбросил их - выдернул под холмик: дальше дорога прослалася ровная, усеяна синими полосами от месяца, как кто полотна прославь белить. Снег под санями хрустит, а из-под копыт лошади, кажется Марьяне, вылетают ухнали - странные такие - серебряные, синие, золотые ... Хорошо идет под гору конь Мусия Швеи! - Это я вспомнила, - говорит Марьяна, наклоняясь к мужу, - Андриана: они же теперь с отцом сваты, он, видимо, тоже приедет колядовать? .. - Она спросила о Андриана с каким-то неведомым ей страхом. - Да, это - сваты, чтобы черт их ухватил! - Шутя ответил Мусий, и ехали какое-то время молча. - Это уже Степанидка уснула, - сказал наконец аж за селом Швачко. Добавил: - Эх, еду вот на страмение: ну, скажи, какая там мне гульба будет, когда кругом сичатимуть, как гады: "Коммуна" родаеться, старцы глаза вверх подводят ... " И Швея не выдержал - выругался противной бранью. Далее ударил от ярости коня, тот рванул копытами заносы и помчался сани со всей силы. Марьяна молчала. Уже въезжали на барские земли, где стояли еще не оконченные новые дома, занесенные большими валами снега; одна из них, счастливее, накинула на себя какую дранку с гречанои соломы, в окне - синий свет или ночника, или лампадки мигает, гаснет; а вторая хата, через дорогу, выставила голые боковые стены и зияла черными ямами невставлених окон. Лошадь, приближаясь к этой избы, вдруг споткнулся и испуганно захрапел. Швея дернул его назад - остановил. Марьяна цокали от испуга зубами, Мусий осторожно, тихо то, вытащил из кармана револьвер, но везде - мертвая тишина. Свет в доме вдруг вспыхнуло - раз, второй и в третий - погас; конь же стоял на месте и гроб копытом снег ... Швея пробег чуть вперед и, наклонившись над какой черным пятном, вдруг громко закричал: - Кот замерзает! Вот бедный, не попал в дом, а теперь колядует! .. Он поднял на руки холодного, еще живого, испуганного кота, царапнул его за руку, и принес к саням: Марьяна, взволнованная с такой встречи, шепотом говорила: - Брось его к черту вон туда в снег - это кто нарочно бросил. Назло ... - Вот дура! - Засмеялся Швея: - Чего же ему, товарища, пропадать? .. Он положил кота на колени, прикрыл его и, пряча в карман револьвер, сказал жене: - Подарю Андриан за быка ... Представь: не забыл все еще раскулачивание! .. Н-но! - Крикнул Швея и дернул вожжами лошадь. До хутора оставалось еще две версты. Рождественская ночь, кованая звездами, стояла в степи пышная и красивая. Лошадь, когда вернул Швея на путь к хутору, где светились в окнах ясные, веселые огни, бодро пошел рысью, сани заскрипели полозьями по чьему свежему следу, и только ветер шумел навстречу ... Швея подъезжал с Марьяной к тестю. Уже вырисовались темно-синими силуэтами на сугробах снегу две скирды соломы; заснеженные тополя стояли, как некая сказочная сторожа, а сад у дороги зацвел, как сирень, инеем ... - Колядуют, - сказал Швачка, останавливая быструю ходу коня. Его голос - резкий на морозе - словно подбросил на санях Марьяну, она всю дорогу только и думала о встрече с богатым родом, боялась за мужа - такой он какой у нее "от сердца" - слова не взвесит, и вспыльчивый ... - Мусий, я тебя молю, - произнесла она, когда подъезжали ко двору отца, - не ссорься с ними за свою политику, пусть на людях, а здесь ... - Чего ты боишься? - Обидно ответил ей Швачка. - Или я маленький, не знаю, где сказать, а где промолчать? - До чего как ты злишься? - Ласково сказала Марьяна, и на ее глазах выступили слезы; а одна слеза, словно мороз ее выкатил из окна, тихо упала на колени мужу. - Выбрось того черта! - И она схватила рукой за шерсть кота, тот давно окоченел уже от мороза на Мусиевих коленях, и он его молча стряхнул с ног на синий снег. - А благословите колядувать? .. - Крикнула Марьяна к высокой мужской фигуры, вышедшая из избы. Кто хрипло благословил открыл ворота и, когда сани Мусия Швеи остановились под скирдами соломы, сказал: - Вот мороз, Мусий Степанович, аж печет! Колядовщикам не повезло сей час ... Правда, Советская вдасть коляды не признает! .. Мусий молча розпрягав коня, накрывал его старой шинелью, а Марьяну на пороге встречала иметь: - Загордувала, дочка, будто где-то за морями живешь ... А тут весь род съехался: колядуют. Марьяна заплакала и, спамьятавшись, вытерла слезы - лицо у женщины с мороза переливались блестки красными яблоками на щеках, тонкие губы были мицностулени, и лянтар ожерелья свисал на полногрудая грудь. Она поджидала в сенях Мусия: неловко без мужа самой заходить в дом. Ой гудела-гудела, крутая гора Святой вечер, добрый вечер ... В доме колядовали, еще трезвые были, и голоса женские гудели стыдливо - никто не пел на всю гортань. Так на одной ноте загудела песня-колядка о крутую гору, усеянную шелковой травой, и, когда переступили даже порог Швеи, замерла. - Вот хорошо, - сказал из-за стола Андриан, сидевший был рядом с Марьяны отцом: - Это хорошо ... Мусий Степанович научит вас по-советскому колядувать! .. И он, хитро усмихнувшись, моргнул к женщинам, колядку запевали, и гости повернули головы к двери, женщины смотрели глаза на Марьяну, а мужчины строго здоровались с Мусием. - Дал господь праздник - всем праздник, - приговаривала Марьяне мать, словно оправдывала ее перед родом, а Мусия зятем дорогим величала, чтобы ссоры которой не было, и сметала полой безрукавки место на скамье - приглашала дочь и зятя к столу садиться. На столах стояла в больших рисованных тарелках блюдо: два рубец в мисках лежали еще не начаты, а самогон, заправленный лимонами, вплоть сизо-желтый - такой мутный, занимал на столах почетные места. Гостей была полна хата: четыре зятья с женщинами, сестрами Марьяны, сидели за столами, Андриан Кушнир - сват родителей - сидел рядом своего сына и занимал место в углу - почетное место, ибо, правду сказать, Кушнир из всех гостей самый богатырь здесь был; кумовья и родня близкая и далекая имели место за Мусиевим столом и удивлены были, что такое ожесточенное уже коммунист, как Швачко, а приехал к тестю колядовать! - Дай, боже, и пшеницы чтобы рожали, и дети красно на миру ходили! - Примовила мать Марьяны рюмку. Марьяна выпила, а мать налила вторую рюмку швее, говорила: - Хоть за тебя, сынок, ребро мне переломили, и кровь моя по тебе, и в роду, значит, все мы равны ... Она обвела глазами гостей - все молчали, Кушнир улыбнулся в усы черного, а когда Швея выпил с тещей по рюмке и еще старая плеснула недопитый самогон под потолок, закричал: -Э, так не годится! Теща зятя коськае, а мы в пустые рюмки заглядываем! Тогда все то веселее зашумели, рюмки зазвонили, а студентка, дочь старшей сестры Марьяны, пышно к столу Швеи подошла, поздоровалась. - Меня из вуза за куркуливство выбросили-идиотизм какой-то! Девять лет на гимназию потратила, и прошу - дочь кулака! - Выходи замуж за коммуниста - не выбросят! - Крикнул издали Кушнир. - Пусть выйдет, с лохмотьями из избы не выкурю, - гордо произнес коренастый, припухший на лице отец студентки. Швея, допив для смелости третью рюмку, не утерпел: - Простое очень дело, милая: такая большевистская политика - учились когда богатые, пусть еще бедные ума Доскоча! - Пхи, какая же здесь политика? .. Кушнир. Правильно, Галина Дмитровна! Адийотизм, а не политика! .. И все на слова Кушниру засмеялись; Швея хотел встать из-за стола, хотел бросить такое посещения, но его успокаивала Марьяна, убеждала, что не следует на смех и молва из гостей выезжать. ... Ой что же то и за ворон ... Затянула каким тонким сопрано молодая женщина, а дальнейшие слова песни проговорил Кушнир, только не пели эту песню, потому что - сочельник - не годится такие песни петь. Все, на удивление, приглашали студентку, чтобы спела украинскую. Девушка смеялась, а старая Кушнирихи, выровнявшись за столом, с гордостью произнесла: - Спой мне той Украине, пусть хоть сына вспомню, что коммуна за Петлюру убила ... Студентка покраснела, глаза долу опустила, косо глянув за стол, где молча, нахмурившись, сидел Швея, и не пела. - Род мой дорогой! Сватья! - Кричала Марьяны мать Кушнирихи, - Били коммуну, и она била - не вспоминаем, а не надо святого вечера бучу какую поднимать ... - Я, сватья, не простираю бучи, я прошу внучку вашу, пусть мне Украине споет ... - И Кушнирихи заплакала. Ее успокаивали гости, сын строго прикрикнул, и все, казалось, опять было по-старому. Женщины заколядовали, восхваляя гостеприимство хозяина с хозяйкой, Христа - дитя малое славили, и хата гудела радостями за происшедшее дитя. Марьяна сидела как на иголках; сестры сухо с ним поздоровались, а наименьшая, что за Кушниров сыном была, пальцем на ее платок показала, словно хотела сказать: "Где-то с чужой кладовой - заплаканные платок". И так горько и больно было Марьяне, что глотнуть слюну трудно - боялась расплакаться. - ... Да не бойся ты, глупая, пой! - Это отец сказал к студентке. И откинула свои стриженные вьющиеся волосы с маленького лба и, пристукнув об пол тонкой, барской работы ботинками, кричала к гостям: - А давайте споем "накрывайте столы" - знаете? Студенты так любят на вечеринках эту колядку народную, так увлекаются ... - Они "Интернационал" тоже, как быки, ревут! - Произнес со зла Кушнир и сказал свату, Марьяны отцу: - Слышал этих студентов в поезде, как на святки ехали, - полевка, сват, а не люди! Пишется - студент, а произносится - старец. - А правда, Мусий Степанович, что коммуна уже торговлю позволяет? - Позволяет, - недовольно ответил тот. - Уже закон, - продолжал громко Кушнир, - есть такой, что не имееш права собственность трогать - о! Всех заинтересовала новость, что ее сказал Кушнир, и никто из гостей даже не думал петь; студентка уже раскрыла была рта, белели красивые, как розлузани орехи, зубы, и так застыла, а спамьятавшись, лизнула губы и села у Швеи. - Мне дядя вид бедняцких даст, правда? - Спросила она Мусия. - А дядя в тюрьму пойдет, по-твоему? - Ответил не в тон Швачка, Студентка пхекнула. - Вот, Мусий Степанович, четвертый, - говорил через стол к Швеи Кушнир, - ч прошел, как вы коммуне быка, спасибо вам, взяли у меня, а я не забыл. Умру - не забуду: грабеж ... - Я вам кота хотел сегодня подарить за того быка, и сдох дорогой! Хороший кот был ... - Ты еще молод так мне одказувать ... - А как же надо одказувать? Подлизываться, правда? Ссора вот-вот должна закипеть; Швея сидел бледный, его левая рука, с культями на пальцах, дрожала, глаза бродили отуманенной по углам дома. Марьяны уже не было возле его - ей чем упрекала младшая сестра, Кушниривна. Швея встал, пошатываясь, из-за стола и тихо вышел во двор. Была глубокая ночь. Звезды надулись - такие полные-полные, а месяц красным полукругом - на ветер - обведен, и все подворье вплоть вдалеке далеко на полях заюжилося снегом ... "Дует на метель", - подумал вяло Швея и подошел к конюшне. В его коня упала наземь Шанько с овсом, он долго искал в темноте и, когда нашел ее подбитую ногами под ясли, пожурил коня: - Вот дурак ты! Голодный теперь? .. Конь заржал, стукнув копытами о помост. - На, на, - приговаривал Швачка, надевая Шанько коню на голову. - Попоисы немного, и двинемся домой, пусть не шипят, гады! Политика, брат, наша им не наравиться! Обрадовались как: торговлю разрешено, а Кушнир уж лапы протянул - земли хочется ... На грудь бы тебе земли насыпать, зараза! Лошадь хрумкав овес, где храпели в теплом сажку свинья. Швея постоял и послушал: вкусно спит! Пошел обратно к дому; голова его покачивалась - был навеселе, а редко пил водку. Круг Дверь вспомнил почему Швея по студентку - засмеялся и второй раз за сегодня выругался противной бранью: - Сволочи! .. "Дайте, дядя, бедняцких вид ..." Будто я торгую бедняцких удостоверениями! .. ... Хата пела. Колядки смешивались с песнями о том славный род богатый, о бочки виновии, о волы круторогие - опьянил самогон песню, и она дерзко звенела в стекла ... "Радуйся, Швачко, - думал Мусий, - радуйся: святой вечер! Кто на селе только борщ салом затовк сегодня, а не рубец, навергани горой! А Кушнир, как и медянка-змея, языком вертит ..." Он расстегнул пуговицы на синей рубашке, из-под которой выглянула вышитая красно-желтой нитками манишка белой, и твердо, с решимостью на лице, вошел в дом. - Не хочет подгибать хвоста, собака, и приходится подгибать, - упали через порог, навстречу швее, чьи слова, и все гости рассмеялись. - Не та политика теперь ... - Голый был, голый остался ... - Не трогай ты, сынок. Скорняков, - подбежала и говорила швее теща. - Пусть злоба за водой всплывет, а не надо ссоры, не надо ... - Я никого не трогаю, мама, - отвечал громко, чтобы все слышали, Швачка.-Я беден, и он детей моих не кормит! Пусть же ... Швея яростно метнул глазами на Кушнира. - Я не кормлю, - крикнул Кушнир, - дак люди, брат, кормят! - А кто же свекла Марьяне весной давал? - Сказал, довольно откинувшись на скамье, отец студентки. Святой вечер, добрый вечер ... - Искренними голосами запевали женщины. Кушнир махнул рукой, и песня стихла, словно роты кто запер. Марьяна выбежала посреди хаты, слезы капали на пол, говорила: - Я, Дмитрий, за те свеклу посмотрев портила, как твоей дочери (она показала рукой на студентку) рубашку вкраинску вышивала, а ты меня перед родом позоришь. За что спасибо такая? - Деньги, тетка, брали, надо одробляты ... - Произнесла среди немой тишине студентка. - Врешь, папина дочка, за свеклу рубашку тебе шила, а не за деньги, - мать твоя не захотела денег у меня братья ... Правду говорю? - Какая тут правда? .. - Все пожимали плечами, тихо смеялись. Швея стоял у косяка двери в хату, рядом с тещей, и бледный был, аж синий, - одна только рука, левая, дрожала, потому контужен был Швачка. А Кушнир поднялся за столом, говорил: - Ты, как тот Ирод-царь, людей убивал где; женщину с детьми тестю на кормьожку оставил, а сам повеялся коммуну спасать! .. - Ну, дальше - говори все! - Глухо сказал Швачка. - Все? А кто, как не ты, когда приехал из-под Врангеля, землю начал на селе делит? Не ты у тестя шесть десятин заграбив и раздал чертям на бабайкы? - Я. - Ага, спасибо ему, поклонитесь ... Глаза у Кушнира налились кровью. Чем в его руке стучал в такт речи об миску, и все гости сидели молчаливые и угрюмые ... - Сват, кому это нужно? - Смогла выговорить круг Швеи теща, и ее голос дерзко оборвал Скорняков сын. - Не ваше дело, мама, подкрутите себе и сядьте ... Все вдруг за столом зашевелились, кто-то крикнул: "Что вы делаете?" Швея дернул правой рукой в ??карман, а Скорняков сын, стоял под большим, висящим каганцом, погасил свет. По комнате раздался дикий, безумный крик из уст Марьяны. - Родители родные, не сирота меня, не убивайте ... Но слова ее заглушила разбита об косяк бутылка, выстрел где в сенях и хриплое, как недорезанные быка, булькотання ... - Он, паршивец, стреляет! - Звучал в темноте голос старого Кушнира, и все женщины склонились за столами. Одна студентка кричала: - На землю падайте на землю! .. - Да выстрелов больше не было. ... Швея лежал в сенях, навзничь, чем кабанницький, с большой красной колодкой, торчал ему между плечами - он еще хрипел и долго смыкал пальце правой руки. Перепуганная, суетливая тишина. Кто зажег спичку. Марьяна лежала без сознания; платок ей терновая закрыла глаза, а тело билось об пол - рыдала, и рубашка с мережкой в ??делениях закатилась до срамное тела. Кушнир испуганно посмотрел на Марьяну, бегал глазами и шептал: - Ничего. Пьяная, суместна драка - все. Так нужно говорить. Григорий Косынка Политика (скорочено)
