Поэт и Время. Эта проблема настолько сложная, насколько и вечная, неразрешимая. Это понятия, не существующие друг без друга. Поэту открыты тайны прошлого, настоящего и будущего, но именно Времени дано судить, станет ли он Поэтом. Уже больше двадцати лет с нами нет Высоцкого. Кем он был: актером, бардом, поэтом, композитором? Сильным он был или безвольным? "Какое время на дворе, таков мессия", "белый аист московский", "жизнь кончилась, и началась распродажа", — так говорят собратья "по цеху поэтов" Вознесенский, Окуджава, Евтушенко о Высоцком. Ведь Высоцкий — это эпоха в поэзии и музыке ХХ века. А критики, литературоведы? Они до сих пор в долгу перед поэтом. Пора определить его место в современной поэзии. Ведь он заставил нас взглянуть на себя со стороны: его герои — это мы. Высоцкий принадлежит к так называемому поколению "шестидесятников ". Романтически приподнятое настроение общества, вызванное недолгой "оттепелью", послужило импульсом к расцвету поэзии… "Громкая", "тихая", интеллектуальная, бардовская… По накалу страстей в дискуссиях, по общему интересу к публичным выступлениям и даже по наивности споров "физиков" и "лириков" это время удивительно напоминает начало ХХ века. Можно провести и другие параллели с началом века: расцвет жанра "городского романса", усиление внимания к собственной истории и во многом утраченной культуре, и, конечно, эпатирование публики. На гребне этой волны, вобрав в себя все веяния времени, Высоцкий ворвался в поэзию со своими первыми произведениями. Кого избрал поэт в лирические герои? Дураков и сумасшедших, воров и алкоголиков, чертей, покойников и иже с ними. Словом, тех, кому в "приличной" литературе не дано высказаться. Невольно напрашивается ассоциация с "чудиками" Шукшина. Героев Высоцкого и Шукшина роднит генетическая связь с Иванушкой-дурачком, чья кажущаяся простота на деле оборачивается мудростью. "Маргинальный" тип Шукшина, "блатные" Высоцкого, как и персонаж русской сказки, не вписываются в свою среду, их не приемлет ни город, ни деревня, ни тюремная компания. Они — темные, малограмотные, неразвитые — обладают возвышенной душой. Егор Прокудин, прошедший воровскую школу и не разучившийся видеть красоту, сделан из того же теста, что и герой стихотворения Высоцкого "Весна еще вначале": И вот опять — вагоны, Перегоны, перегоны, И стыки рельс отсчитывают путь, — А за окном — в зеленом Березки и клены — Как будто говорят: "Не позабудь!". А с насыпи мне машут пацаны, — Зачем меня увозят из Весны!.. На мой взгляд, лирические герои Высоцкого — вор, алкоголик, сумасшедший, работяга, солдат или спортсмен — плоть от плоти того самого "маленького человека", которого открыли в литературе Гоголь и писатели натуральной школы ХIХ в. Но на сколько же выросло число Башмачкиных и Девушкиных и как они преобразились! Они заполонили жизнь, вытеснив других. В. Высоцкий занял необычную позицию. Традиционный для русской классической литературы образ поэта-пророка не устраивал его своей расхожестью. При частом употреблении высокие понятия становятся затертыми штампами. И поэт окутал себя, свой облик иронией. Он напялил шутовской колпак и с простовато-лукавым видом выплеснул нам в лицо правду обо всех нас — Ванях и Зинках, палачах и репрессированных, стукачах и штрафниках, — замаскировав (это ключевое слово для творчества поэта) ее в форму баллады, сказки, притчи ("Песня-сказка о нечисти", "Сказка о несчастных сказочных персонажах", "Баллада о детстве", "Баллада о любви", "Притча о Правде и Лжи" и др.). Такого рода диффузия жанров, использование условностей второго ряда в реалистическом повествовании с успехом применялись и в прозе 60–70-х годов. Реальность плюс условность дают неожиданный эффект приращения смысла, повествование обретает многомерность, многозначность. История отдельного "конченого человека" вырастает до уровня обобщения, до истории "конченого поколения": И не волнуют, не свербят, не теребят Ни мысли, ни вопросы, ни мечты. Интересна схожесть творческой манеры Высоцкого и Зощенко. Для простоватого рассказчика Зощенко не существует сложных философских произведений мировой литературы: любое из них он упростит до двух-трех фраз. У Высоцкого в такой же манере написана серия рассказов о любви в каменном веке, в средние века, в эпоху Возрождения, а также "Песня о вещем Олеге", "Песня про плотника Иосифа, деву Марию…" и многие другие. Трудно утверждать, что к этой схожести поэт стремился сознательно. Скорее всего, он пришел к такой характеристике своего героя самостоятельно, хорошо представлял себе его психологию и тип мышления. Простота и доступность поэзии Высоцкого — кажущиеся. Истоки ее феномена следует искать в русском народном творчестве — в скоморошестве, народном театре, смеховой культуре. Говоря о своих современниках, поэт и смеется над ними, и жалеет их. Его перевоплощения, совершаемые с такой виртуозной легкостью, — не что иное, как смена маски в балагане. Так в наше время переосмыслена формула Шекспира: "Весь мир — театр". Театр же оборачивается балаганом: Раздали маски кроликов, Слонов и алкоголиков. Атмосфера неофициального народного праздника — это атмосфера поэзии Высоцкого, которая вовсе не "энциклопедия нашей жизни ". Мотив маскарада проходит через многие его стихотворения: Смеюсь навзрыд — как у кривых зеркал, — Меня, должно быть, ловко разыграли: Крючки носов и до ушей оскал — Как на венецианском карнавале!.. Все в масках, в париках — все как один, Кто сказочен, а кто — литературен… Сосед мой слева — грустный арлекин, Другой палач, а каждый третий — дурень. Смех, таящий в себе некую двойственность, свойственную русскому народу (дразнить дураков и вместе с тем внимать им с блаженным благоговением), помогающий превозмочь, преодолеть самые невыносимые условия жизни, получил неожиданное воплощение в творчестве Высоцкого, любящего и страдающего, смеющегося и воспевающего человека таким, каков он есть. Прием изображения знакомого явления в ином свете был подхвачен в 80-е годы поэтами "новой волны" — концептуалистами: Вот землекоп траншею роет, Вгрызаясь в грунт За пядью пядь… То пыль со лба стряхнет порою, То потную откинет прядь. …А завтра утром В час рассветный Сюда он явится опять И будет столь же беззаветно Ее обратно засыпать. О, Русь, загадочная Русь, Никак в тебе не разберусь. (И. Иртеньев. Землекоп) Однако если концептуалисты, в отстраненной форме воспроизводящие предмет и, заодно, примитивно-реалистическую поэзию, этот объект "воспевающие", отрицают и то и другое, то Высоцкий и тут противоречив — в его произведениях отчаяние и надежда сменяют друг друга: Я в тайну масок все-таки проник, — Уверен я, что мой анализ точен: Что маски равнодушны у иных — Защита от плевков и от пощечин. Насколько поучительна и трагична история взаимоотношений поэта и его героев. Парадоксально, но факт: будучи имитацией масскультуры, направленная против нее, поэзия Высоцкого сама стала частью этой масскультуры. Маска шута срослась с лицом. После смерти, как он и предвидел, его пытаются обузить и согнуть, "отчаянием сорванный голос" превратить в "приятный фальцет". Мы пока еще не оценили по достоинству феномен искусства Высоцкого и, конечно, обаяние — это синкретизм нашего времени. Явление глубоко народное, известное до письменной культуры и внезапно проявившееся в конце ХХ в.
