Австрийская литература — самобытное художественное явление в истории европейской культуры. Она явилась типичным синтезом германской, венгерской, итальянской и польской литератур, не лишена была и воздействия культуры украинцев Галичины. Австрийская немецкоязычная литература уверенно заявила о для себя в конце XIX — начале XX века, когда в нее пришли такие общепризнанные мастера слова, как Г. фон Гофмансталь, С. Цвейг, Ф. Кафка, Р. Музиль и другие. Литература Австрии отличается широтой и значимостью темы, глубиной осмысления заморочек общечеловеческого значения, глубиной философского постижения мира, проникновением в историческое прошедшее, в психологию людской души, художественно-эстетическими открытиями, чем значительно повлияла на развитие мировой литературы XX века. Значимый вклад в развитие государственной литературы занес и Райнер Мария Рильке. Рильке вошел в немецкоязычную поэзию на самом финале XIX столетия. В его ранешних поэтических сборниках была представлена вся гамма литературных мод рубежа веков. В сборниках «Жизнь и песни» (1894), «Жертвы ларам» (1896), «Венчанный снами» (1897) импрессионистическая техника воспоминаний и аспектов, стилизованное народничество умиротворенно уживаются с доверчивым аристократизмом. Такая пестрота и разноплановость были в некой степени отражением типичного статуса юного поэта. Поэт германского языка, Рильке родился в Праге, был подданным Австро-Венгрии. Он жил в межнациональной атмосфере, и поэтому в его ранешном творчестве немецкоязычная традиция нередко сплавляется со славянскими и венгерскими воздействиями. Велико было воздействие на поэта французской и российской культур. Таковой сплав, непременно, обогатил лирику Рильке и содействовал тому, что своим творчеством он открыл новый шаг в развитии всей европейской поэзии. В ранешней лирике Рильке приметно воздействие престижных настроений «конца века» — одиночества, вялости, тоски по прошлому. Для юного поэта эти настроения были в главном взятыми, но они содействовали выработке его своей ориентированности на «тишину» (прямо до молчания, безмолвия) и самоуглубленность. В самоуглубленности Рильке нет надменного отрицания окружающего мира и противопоставления себя этому миру, нет самовлюбленности. Он стремился отстраниться только от того, что считал излишним, суетным, ненастоящим, сначала — от огромного современного промышленного городка, беспощадного буржуазного прогресса, идущего рука об руку с бедностью и страданиями обычных людей. С течением времени поэт научился кооперировать свою самоуглубленность, отстраненность от мира с любовью к этому миру и населяющим его людям, с любовью, которую он принимал как обязательное условие настоящей поэзии. Толчком к такому подходу послужили несколько импульсов. И 1-ый из их — воспоминания от 2-ух путешествий по Рф (весной 1899-го и летом 1890 года), общение с Л. Толстым, И. Репиным, Л. Пастернаком (художником, папой Б. Пастернака). Эти воспоминания вызвали у Рильке бурную реакцию. Он решил, что сообразил «загадочную русскую душу» и что это осознание должно перевернуть все и в его своей душе. Потом, вспоминая Россию, Рильке не раз называл ее собственной духовной родиной. Образ Рф складывался почти во всем из всераспространенных в то время на Западе представлений об извечно российской религиозности, о терпеливом и неразговорчивом народе, который живет среди бескрайних просторов, не «делает» жизни, а только мудрейшим и размеренным взглядом видит ее копотливое течение. Главное же, что вынес Рильке из собственного увлечения Россией, — это понимание собственного поэтического дара как служения, «не терпящего суеты», как высокой ответственности впереди себя, перед искусством, перед жизнью и перед теми, чей удел в ней «нищета и смерть». Соприкосновение с патриархальным укладом российской народной жизни — истоками российской культуры и духовности, послужило массивным толчком к созданию поэтического сборника «Часослов» (1905), принесшего Рильке общенародную известность. По собственной форме «Часослов» — это «сборник молитв», размышлений, заклинаний, постоянно обращенных к Богу. Бог является доверенным лицом человека, который отыскивает его в ночной тиши и тьме, в кротком одиночестве. Бог у Рильке вмещает все земное бытие, определяет ценность всего сущего (стихотворение «Тебя нахожу всюду и во всем...»), всему дает жизнь. Он сам — жизнь, та расчудесная и безостановочная сила, которая находится во всем. Лирический герой и сам так слит с Богом, что никто не может лишить его этого единства, даже сам Господь, и никто не может поколебать его веры: Сломай мне руки — сердечком обниму. Разбей мне сердечко. Мозг мой будет биться навстречу милосердью твоему. А если вдруг меня обхватит пламя и я в огне любви твоей сгорю – тебя в потоке крови растворю. Невзирая на то что «Часослов» является «сборником молитв», речь в нем идет сначала об искусстве и поэте, который проникнут сознанием собственного равноправия с Богом. Поэт ведет с Богом беседы, направляет его внимание на неправильности и несправедливости, которые допущены в мире, на томную жизнь обычного народа. К Богу обращается поэт, когда с болью и сожалением раздумывает над беспощадностью, бесчеловечностью и отчужденностью «больших городов»: Господь! Огромные городка обречены небесным карам. Куда бежать перед пожаром? Разрушенный одним махом, пропадет город навечно. В подвалах жить все ужаснее, все трудней. Там с жертвенным скотом, с трусливым стадом идентичен твой люд осанкою и взором. Твоя земля живет и дышит рядом, но позабыли бедные о ней. Чувство равноправия и единения поэта с Богом основано у Рильке на сознании того, что Бог делает природу изменчивой, преходящей, а живописец возвращает ему ее вечной, нескончаемой. Таким макаром, сборник «Часослов» стал лирической поэмой, повествующей о пути гордого понимания поэтом собственного дара, его божественной природы. В таком понимании Рильке лицезрел залог художественной цельности, к которой он стремился всю свою жизнь. Вторым духовным центром тяготения для Рильке после Рф стал Париж. Сам город поэта не прельстил, зато подарил ему величавого архитектора Родена, в творениях которого для Рильке воплотилась его мечта об ощутимом, пластическом совершенстве, о «превращении в предмет» человечьих «надежд и томлений». В Париже Рильке познакомился с новыми достижениями евро искусства рубежа веков. Результатом этих воспоминаний стал сборник «Книга образов», произведения которого исполнены особенной музыкальности, богатством мелодий и ритмов. Если в «Часослове» объектом художественного исследования является мир вообщем, то в стихотворениях «Книги образов» все внимание поэта ориентировано на предметы беспристрастного мира. Рильке изучит отдельные проявления, отдельные стороны и явления окружающей реальности, которые он принимает как отражение души человека. Стихотворения «Одиночество», «Тишина», «Жутко», каждое из которых несет свою неподражаемую мелодию, стали реальными лирическими шедеврами символистской поэзии. И каждое из этих стихотворений открывает новейшую грань мировосприятия создателя. Стихотворение «Одиночество», к примеру, пронизано горечью из-за отчуждения людей, испорченных цивилизацией, окутанных скорбью и ненавистью. Опять ясно слышен мотив одиночества, которое потоками плывет по миру. Одиночество властвует и в любви: «думаю только о для тебя, но мои глаза тебя не видят» («Тишина»). Принципиальным шагом в становлении художника стали «Новые стихотворения» (1907-1908). Как человек, наделенный богатой интуицией и способностью просачиваться в сущность происходящих событий, поэт остро переживал утрату целостности и гармонии, постигшую его современников на рубеже веков. Как итог:— разлад с собой, с миром, с Богом, неодолимое чувство внутренней опустошенности. Внимание поэта переключается на определенные предметы, вещи, любая из которых бережет, по его воззрению, душу создавшего ее мастера. Не считая того, каждый предмет связан невидимыми нитями со всем миром, каждый имеет бессчетное количество предметов-аналогов. Поэт обращается к людям, животным, сказочным созданиям. Примером могут служить стихотворения «Фламинго», «Пантера», «Испанская танцовщица», которые исполнены пластичными и выразительными поэтическими видами. К примеру, в стихотворении «Фламинго» за колоритными, яркими видами экзотичных птиц стоит образ еще розовой со сна юный дамы и мимолетное напоминание о древнегреческой куртизанке Фрине. Образы стихотворения выходят далековато за границы его темы. Они уходят, эти фламинго, «в воображаемое» — переступают рамку «картины», рамки этого сонета. Такая разветвленная «сеть» метафор воплощает очень важную для поэта идею — идею всеобщей связи, объединяющей мир, все в нем — и маленькое, и величавое, живое и неживое, вещественное и духовное. Еще одним принципиальным шагом в творческой эволюции стали «Дуинезские элегии» (1923), в центре которых оказывается не столько поэт, сколько человек вообщем. Даже когда лирический герой «Элегий» вспоминает, что он поэт, он в большинстве случаев здесь же поправляет себя: но к тому же человек, испытывающий на для себя все негативное воздействие окружающей реальности. Чтоб посодействовать человеку возродить всеполноценную жизнь, облегчить его судьбу, преодолеть чувства полного одиночества и отчужденности, поэт одухотворяет вещи, окружающие человека з его ежедневной жизни. Если попробовать стереть границы меж человеком и окружающими его вещами, может быть, человек сможет достигнуть гармонии. Ведь в мире все взаимосвязано, и если внести малозначительные конфигурации в жизни вещей, все сущее придет в движение, а это может благотворно сказаться на жизни человека. Эту идею Рильке развивает, к примеру, в сонете «Сорванные цветы». Цветочки сорванные, но еще не поставленные в воду, утрачивают силу цветения. «Нежно раненные», они уже ощутили дуновение погибели, но вот их задели нежные девичьи руки, поставили в кувшин с водой, и актуальные силы восстанавливаются. Признательные цветочки даруют свою красоту и жизнь рачительным рукам женщин. Энергия перетекает, жизнь длится, так как она — неуничтожима, она вечна. «Сонеты к Орфею» плотно сплетены по смыслу с «Дуинезскими элегиями». В этом исповедальном цикле Рильке подводит результат своим размышлениям о судьбе поэта, своим творческим исканиям. Сказочный певец Орфей — «звонкий бог», слившийся с образом самого поэта, становится для Рильке эмблемой творческой энергии, творческой силы, которая может спасти мир. Ведь, по Рильке, красивый, даровитый человек и краса мира тяготеют друг к другу. И чем богаче и одареннее человек, тем прекраснее для него мир вокруг нас, тем паче значимого, ценного вложено в воззвание к нему других людей. Поэзия Рильке, его философские размышления о судьбе человека, о его страданиях и надеждах, о предназначении поэта и высочайшей ответственности, возложенной на него, стали достоянием многих народов мира и обеспечили создателю высочайшее звание 1-го из огромнейших лириков XX века.
