В последние годы нам дали возможность познакомиться со многими произведениями, от которых решением коммунистических идеологов было насильственно отказано. Нам стали доступны произведения В. Гроссмана, Г. Владимова, В. Набокова, В. Максимова, В. Войновича и многих других писателей. Среди этого списка имен и блестящих произведений выделяется имя А. И. Солженицына, лауреата Нобелевской премии. Публикация в 60-х годах в "Новом мире" повести А. И. Солженицына "Один день Ивана Денисовича" произвела настоящую сенсацию во всем современном обществе. Иван Денисович — простой русский человек, один из многих. В его судьбе, как в капле воды, отразилась судьба многих миллионов таких же жертв бесчеловечной тоталитарной машины советского государства. Первоначально Солженицын дал своей повести название "Гу-854". Таков был лагерный номер героя (кстати, лагерный номер самого Солженицына "Гу-282"). Уже одним названием повести Солженицын заставлял мысль читателя двигаться в направлении, обратном коллективному пафосу обезличивания. В повести Солженицына много трагических подробностей лагерной жизни, которые самому писателю знакомы были не понаслышке. Перед читателем проходят разные герои, разворачиваются разные судьбы, непохожие характеры. Эта повесть — не жалоба, а спокойное и глубоко взвешенное изображение трагедии народа. Здравый ум и внутренняя твердость Ивана Денисовича вызывают невольное уважение и симпатию. Мы чувствуем, что на этого работягу можно положиться, и он многому может научить. Исследование лагерной темы было продолжено А. И. Солженицыным в монументальном труде "Архипелаг ГУЛАГ". Писатель работал над этим произведением в течение долгих лет, кропотливо собирая свидетельства очевидцев, воспоминания, документы, проливающие свет на историю возникновения и функционирования системы репрессивных органов в нашей стране. В этой книге нет никакого вымысла, она базируется только на документах, и в этом ее сила. Прочитав "Архипелаг ГУЛАГ", нельзя остаться равнодушным, нельзя продолжать жить по-прежнему, беспомощно разводя руками и потакая официальной лжи, оправдывая собственную трусость тем, что, мол, времена такие. Историческая повесть А. Солженицына — это, прежде всего, призыв к нашей совести. "Архипелаг ГУЛАГ" — книга великого освобождения духа, памятник всем жертвам, о "чистоте" которых никак не доспорят бывшие кремлевские вершители судеб. В третьем томе своего "художественного исследования" советских тюрем и лагерей "Архипелаг ГУЛАГ" Александр Солженицын очень много внимания уделяет восстаниям заключенных, особенно участившимся после смерти Сталина и ареста Берии, когда в лагерях среди политических зародились надежды на пересмотр дел и скорое освобождение. Центральное место среди них занимает Кенгирское, описанное в главе "Сорок дней Кенгира". Здесь, в Кенгирском лагере, как пишет автор, охрана специально провоцировала заключенных на волнения, открывая по ним стрельбу без всякого повода. Лагерное начальство надеялось, что легко подавит стихийный бунт и тем самым докажет свою нужность и полезность. Однако восстание по своим масштабам превзошло все ожидания и стало мощным ударом, потрясшим систему ГУЛАГа. Первоначально зеки решились на забастовку протеста против убийства конвоиром лагерника-баптиста (тут можно вспомнить Алешку-баптиста из "Одного дня Ивана Денисовича"). Забастовку подавили, лишив забастовщиков пайков. Солженицын иронически замечает: "...Личным и массовым своим участием в подавлении забастовки офицеры МВД как никогда доказали и нужность своих погон для защиты святого порядка, и несокрушаемость штатов, и индивидуальную отвагу". Но вскоре события вышли из-под контроля начальства. Оно вздумало сломить политических с помощью блатных и завезло в лагерь несколько сот человек, осужденных по уголовным статьям. Тут был расчет смирить политических руками блатарей, расколоть заключенных и отбить у них охоту к бунтам. А в результате получился самый крупный мятеж в ГУЛАГе. Политических было вчетверо больше, и они выступили против воров единым фронтом, принудив их к повиновению. Восстание оказалось хорошо подготовленным и неожиданным для охраны. Начали блатные, которых солдаты расстреляли. Потом поднялись политические, и почти весь лагерь оказался освобожден от конвоиров и надзирателей. Был брошен лозунг: "Вооружайся, чем можешь, и нападай на войска первый!" Власти идут с восставшими на переговоры. Они утверждают, что их требования по смягчению режима законны и справедливы. Солженицын с грустной иронией передает настроение кенгирцев в тот момент. Так, братцы, чего нам еще надо? Мы же победили! К вечеру того же дня надзиратели и солдаты попытались запереть заключенных в бараках, хотя обещали оставлять бараки открытыми. Однако их постигла неудача, и зеки вновь овладели лагерем. Мятежники, как пишет Солженицын, "уже трижды старались оттолкнуть от себя и этот мятеж, и эту свободу. Как обращаться с такими дарами, они не знали, и больше боялись их, чем жаждали. Но с неуклонностью морского прибоя их бросало и бросало в этот мятеж". И выпало кенгирцам сорок дней свободной жизни. Они даже смогли организовать какое-то подобие самоуправления, наладить вольную жизнь. Солженицын особо подчеркивает: "Все свидетельствуют, что воры вели себя как люди, но не в их традиционном значении этого слова, а в нашем. Встречно — и политические, и сами женщины относились к ним подчеркнуто дружелюбно, с доверием". Надежды властей, что восставший лагерь погрязнет в анархии, провалились — "генералы с огорчением должны были заключить, что в зоне нет резни, нет погрома, нет насилий, лагерь сам собой не разваливается, и повода нет вести войска на выручку". Потом грянула трагическая развязка. На мой взгляд, никогда не обеднеет русская земля праведниками, людьми с обостренной совестью и чувством человеческого достоинства. Солженицын верит во внутреннюю силу русского народа. Вот его небольшой рассказ "Матренин двор". Трудная, подобная роковому испытанию судьба, беспросветная жизнь — вот о чем этот рассказ. Но за трагическими обстоятельствами вновь встает несгибаемый характер простой русской женщины, сильной духом и непреклонной в своем правдоискательстве. Правда Солженицына — это совесть, стремление, во что бы то ни стало "жить не по лжи". Сегодня, когда в выборе литературных предпочтений наступила долгожданная свобода, когда каждый получил возможность высказывать свое собственное мнение, этот призыв не утратил своей жизненности.
